Натюрморты со снедью — это признание художника в любви еде. А, может быть, — цвету? Или форме? Что вдохновляло выдающегося «бубнововалетовца» на создание этих полотен и почему запечатленные им тыквы и булки так нас завораживают? Попытаемся разобраться вместе с главным специалистом по современному искусству Третьяковской галереи Кириллом Светляковым.
Перелистывая альбом из серии «Мастера нашего века», посвященный Машкову, или гуляя по его выставке в Третьяковке, где добрая половина экспозиции — натюрморты, глядя на его ультрамариновые сливы, солнечно-желтые бананы, кровавые окорока и глянцевые румяные хлеба, невольно задаешься вопросом: такое внимание живописца к продуктам питания — это нормально?
ГТГ
Ананасы и бананы, 1938
Если подойти к творчеству художника с биографическим методом исследования, все встает на свои места, и ответ получается однозначный: нормально и даже гениально. Все мы, как говорится, родом из детства. Машков не исключение. Более того, у него детства было два: сытое в казачьей станице и голодное — в людях. Забегая вперед: Илья Иванович живописал пищу не только красками, но и словами. На страницах его рукописи «В своих краях» находим такие картины молодых лет:
«…Чего только не было в кладовых у казачек! Яблоки моченые и сушеные, моченые арбузы, соленые помидоры и огурцы, сливы, терн, сушеная вишня, капуста рубленая, и капуста моченая в вилках. С осени, с первых морозов резались бараны <…> К рождеству и пасхе откармливались в „саду“ свиньи и борова. С ярмарок завозились бочонок рыбы, сельдь, молосолка, огромные вязки тарани. <…> Казаки знали только пшеничные пироги. Тот, кто ел „хлеб“ — то есть ржаной хлеб, не считался и за человека».
ГТГ
Фрукты на блюде, 1910
И вот из этого продуктового рая в 11 годков Илюшу определили мальчиком в лавку купца-бакалейщика. Позже художник признавался, что ненавидел эту работу, и единственной радостью для него было рисовать для торговца плакаты и вывески, на которых он, естественно, изображал всевозможные продукты. То есть именно на «съедобных» натюрмортах Машков набивал руку как живописец. А ведь навыки, полученные в детстве, самые прочные.
ГТГ
Тыква, 1914
Однако можно себе представить, какие «фантомные боли» испытывал молодой художник, рисуя жирного гуся или пышную булку для хозяина. Голодное детство, воспоминания о домашнем питании и вынужденный огромный опыт в написании натюрмортов — убедительное объяснение того, почему этот жанр преобладал в дореволюционном творчестве Машкова.
ГТГ
Натюрморт с камелией, 1913
Переход власти в руки народа в 1917 году художник воспринял с невероятным энтузиазмом. И хотя в плане пищи гражданам молодой Страны Советов жилось хуже, чем мальчику у бакалейщика, художник свято верил в гарантированно светлое будущее. И стремился увлечь своей верой весь мир: мол, смотрите, все это у нас уже кое-где есть, а будет повсеместно. Если в ранние годы, можно сказать, он писал то, какая жизнь была, то теперь — какая будет.
ГТГ
Снедь московская: хлебы, 1924
Наиболее показательная работа этого периода — цикл «Снедь московская». Это натюрморты под названиями «Мясо. Дичь», «Хлебы», «Фрукты». Удивительно, но на фоне абсолютно лобовых, однозначных, шаблонных советских агиток тех лет партия и правительство разглядели и высоко оценили работу Машкова. Конкретно о «Снеди московской» нарком просвещения Луначарский высказался так:
«Эта живопись без революционного сюжета, но с такой силой реалистической убедительности, что ее воздействие не требует лозунгов»
ГТГ
Снедь московская: мясо, дичь, 1924
И, конечно, самым громким гимном советскому сельскому хозяйству звучат полотна «Колхозница с тыквами» и два огромных панно «Советские хлебы».
ГРМ
Колхозница с тыквами, 1930
Таким образом, биографический метод исследования приводит к выводу, что гастрономические сюжеты Машкова в дореволюционном периоде продиктованы детскими воспоминаниями и наибольшим уровнем мастерства именно в этом жанре. А его «пищевые полотна» советского периода — желанием пропагандировать то, во что он свято верил.
ВМИИ им. И. И. Машкова
Советские хлебы, 1936
Однако если взглянуть на творчество мастера глазами профессионального искусствоведа, эксперта в области живописи, то все окажется еще интереснее. А как — рассказывает куратор выставки «Илья Машков. Авангард. Китч. Классика», главный специалист по современному искусству Третьяковской галереи Кирилл Светляков.
— Да, действительно, Машков говорил, что живопись должна идти от желудка. Но он имел в виду физиологию, а не аппетит. Физиологическую реакцию на цвет, форму, пластику. Поэтому в натюрмортах он сталкивал предметы с точки зрения их пластических качеств: большие тыквы, патиссоны, капуста, ананас. Если посмотреть на натурщиц Машкова, то это в основном пышные женщины, он и натюрмортный ряд подбирал так же. Иногда на его картинах встречаются прозрачные жидкости разного цвета, но в основном для световых рефлексов. Машков сталкивал объекты не по гастрономическому, а по фактурному принципу. Иногда нарочито безвкусно. У него есть натюрморт с глухарями и тетеревами, а рядом — селедки. Он уходит от вкусовых ощущений к тактильным. Например: фарфоровые статуэтки с огурцами. Или полотно «Привет XVII съезду ВКП (б)». На нем изображены бюсты трех классиков марксизма-ленинизма и Сталина. На постамент вождю народов Машков положил вишенки. Как на торте. При этом на картине выделяются драматичные красные, траурные цвета. В общем — не перевариваемые комбинации.
Заметьте, у Машкова нет приготовленных блюд. Тот же Кончаловский организовал целый стол, когда писал портрет Алексея Толстого. А Машков — нет. К нам на выставку приходили рестораторы, смотрели-смотрели и поняли: все, что можно позаимствовать с его картин, — это фруктовую тарелку и хлебную. У него есть натюрморт с грибами. Ягоды — огородные, грибы — лесные, и вытянутый бокал, в котором редиска с сельдереем. Единую вкусовую комбинацию все это вообще не образует. Вот бокал их заинтересовал, сейчас в таких подают салаты, винегрет. А в остальном для кулинарного проекта Машков неудобен.
ГТГ
Натюрморт с фарфоровыми статуэтками, 1922
